Где девять собраны во имя Моё

ДВА МИРА: КНИГИ И ДЕТИ

Если бы юноше Феодосию Амбарцумову рассказали, что он будет воспитывать приемных детей, он бы ни за что не поверил.

— Я никогда не только с детьми не собирался работать, но и к социальной деятельности никакого отношения не имел, — говорит он. — Моими друзьями были книги. Я усердно учился в семинарии, на последнем курсе писал дипломную работу, которая захватила меня полностью. Тема была — «Жизнь и богословские труды старца Софрония (Сахарова)». Потом поступил в Духовную академию и все три года, не разгибаясь, писал кандидатскую, тоже про отца Софрония, но тема несколько другая — учение о нетварном свете. За всё время учебы не посетил ни одного социального учреждения.

По окончании Духовной академии Феодосий Амбарцумов остался преподавать по ходатайству иеромонахов Кирилла и Мефодия (Зинковских) — они были его научными руководителями, один в семинарии, другой в Академии. Они жерекомендовали его тогдашнему ректору архиепископу Константину (Горянову):

— Владыка Константин не только взял меня преподавателем, но и назначил своим референтом. В результате обязанностей у меня было, как говорится, выше крыши: читал три курса — один в семинарии, другой в регентском отделении, третий в иконописной школе; был референтом, к тому же ещё дежурным помощником. Времени не было совсем. В один прекрасный день произошло нечто, изменившее мою жизнь: я зашел в кабинет владыки Константина, а у него сидели несколько человек из Межвузовской ассоциации «Покров». Они рассказывали о своей работе со студенческой молодежью. Владыка Константин указывает на меня и говорит: «Феодосий Николаевич (я ведь тогда не в сане был) будет координатором вашей ассоциации от Духовной академии». Я тогда подумал: «Только этого мне не хватало!» Я и так-то разрывался: бывало, владыка Константин звонит, срочно надо что-то сделать, а я на лекции или на дежурстве. Но решил — ладно, должность координатора наверняка будет чисто формальной и особых хлопот не потребует.

Однажды сотрудники ассоциации «Покров» сказали Феодосию, что хотели бы привезти в Духовную академию воспитанников Лопухинского детского дома.

— Ко всем моим многочисленным поручениям вдобавок я был классным куратором первого курса и должен был проводить со студентами беседы, — продолжает он. — О чем с ними говорить? Я говорил о том, что хорошо знал: о наследии старца Софрония. Рассказывал, как мог, и некоторые увлеклись, даже писали по этой теме работы следом за мной. Мы стали общаться и во внеучебное время. Среди этих студентов был и мой нынешний помощник диакон Константин Стрекаловский. Я сказал ребятам: вот, приедут дети, давайте примем в этом участие. И дети приехали. Это было столкновение двух миров: мира отвлеченных богословских знаний, ученых советов, диссертаций, сверки текстов и так далее — и мир этих несчастных оборванцев… даже не в материальном смысле, одеты они как раз были нормально. Мне стало настолько их жалко — просто невероятно. У меня у самого отец умер, когда мне было шесть лет, мама одна воспитывала, тяжело нам приходилось. А тут я представил: вообще никого нет или родители — пьяницы-наркоманы. Я почувствовал в них онтологическое одиночество: огромный мир, столько людей, и ты никому не нужен. Когда они уехали, мы решили, что теперь надо к ним съездить. И это был поворотный момент. Важно, что не было какой-то спущенной «сверху» программы духовно-нравственного просвещения, мы просто ездили по зову сердца. Поначалу у нас был только этот детский дом, даже в мыслях не было поехать в какой-то другой, к другим детям.

Феодосий Амбарцумов стал общаться с детьми, отвечать на их вопросы:

— Одна девочка, её отец умер, спрашивала, где человек находится после смерти. Мы стали говорить о Боге, и не потому, что я преподаватель семинарии: это была её инициатива, она задавала такие вопросы. В какой-то момент я сказал: «Бог любит тебя». А она спрашивает: «Откуда вы знаете?» Это не было провокацией, она просто хотела выяснить, какие у меня доказательства, что Бог любит её, несчастную сироту в детском доме, которая такое на своем коротком веку повидала — врагу не пожелаешь. Я даже не помню, как ей ответил, но тогда понял: чтобы по-настоящему ответить на этот вопрос, нужно что-то сделать, слов, даже самых прекрасных и верных, недостаточно. Этот вопрос в каком-то смысле создал Детскую миссию. Я понял, что надо как-то их «согреть», потому что по-другому они вряд ли почувствуют любовь Божию.

Однажды студентов Духовной академии попросили посещать еще один детский дом, в поселке Сиверский. Они посовещались и решили найти других семинаристов, которые туда поедут. Потом предложили посещать еще один приют — и туда тоже нашли людей. Так образовалась сеть: разные группы студентов ходили в разные детские дома. Движение развивалось, в нем стали принимать участие и светские волонтеры — студенты из других вузов.

ТАК НАЧАЛАСЬ СЕМЬЯ

— А потом появилась Аня Яковлева — и положила начало нашей семье, — рассказывает отец Феодосий. — Лет восемь назад мы пришли в коррекционную школу имени Грота: это большая школа для слепых и слабовидящих детей, при ней есть небольшой детский дом, мы с ним активно работали — детей посещали волонтеры, возили их в храм и в разные поездки. Разговорились с воспитательницей, и она говорит: «Хорошо, конечно, что государство стало заботиться о том, чтобы детей из детских домов забирали в семьи, и что Церковь тоже принимает в этом участие… Но вот к нам сейчас такого ребенка привезли — никто никогда не заберет». И у меня сразу возник внутренний отклик: «А мы заберем». Было абсолютно некуда, но слова эти в голове прозвучали. Говорим: «Покажите». Ане тогда было семь лет, её из дошкольного детдома перевели, но выглядела она года на четыре. Маленький задохлик, глаза закрыты — птоз, но главное — она была очень агрессивная. К ней подойти было нельзя: она могла ударить, укусить, поцарапать, причем качественно это делала, прицельно, не так чтобы чуть-чуть. Она просто бросалась на человека, у нее силища была — наверное, это можно назвать одержимостью. Особенно любила дергать за бороду — все пострадали: и отцы Кирилл и Мефодий, и протоиерей Иоанн Миронов. Отца Иоанна она так дернула при первой встрече, что у него слезы выступили. Нам от нее тоже сразу же досталось, но жалость от этого еще больше усилилась. Это была какая-то воплощенная беда.

Когда мы с Константином Стрекаловским в первый раз привезли Аню к отцу Иоанну, вдвоем её держали, потому что она могла ударить и рукой, и ногой… про бороду я уже говорил. Я, конечно, беспокоился: батюшка старенький. Стал извиняться, что она его дернула. А он, как будто не слыша, показал рукой на Аню и говорит: «Самый хороший ребенок будет!» Я не поверил.

Мы возили детей из этого детского дома в храм, а Аню решили возить отдельно к отцу Иоанну Миронову, поскольку мы у него окормлялись. Договорились, чтобы нам давали её на целый день: утром в воскресенье забираем, везем в храм, а возвращаем только вечером. В храме все знали, что Аня пришла: она орала страшным голосом. Отец Иоанн всегда спрашивал, где Аня, когда видел нас, а мы ведь и других детей к нему возили. Как-то подходим к нему в алтаре. «Деточки приехали?» — «Да». Помогаем ему подняться, он встает и говорит: «А слепушечка моя?..» — «Нет, батюшка, — отвечаем, — заболела». — «Ну, так я и выходить не буду». И не вышел. Он всячески подчеркивал особое к ней отношение. С другими детьми тоже был ласков, приветлив, но выделял только Аню — и выделяет до сих пор.

В один прекрасный день Аню положили в психиатрическую больницу — для детских домов это привычное дело. Отец Иоанн, когда узнал об этом, строго наказал Феодосию и Константину её забрать. Конечно, у них ничего не получилось, им только разрешили её навещать:

— Мы с Константином регулярно её посещали, и когда она понимала, что мы сейчас уйдем, дергала за бороду и плевала в лицо, причем непременно каждому, кем-то одним не удовлетворялась. Мы понимали, что она так выражает свой протест. Она тогда практически не говорила, только несколько слов — «мама», «папа», «дай»… и одно матерное слово знала, прости Господи. И отцу Иоанну она это слово тоже говорила по первости, потом перестала.

С появлением Ани изменилось и понимание задач «Детской миссии»:

— Раньше главный акцент был на духовно-нравственном развитии: возить их в храм, на спектакли и экскурсии. Но вскоре стало понятно, что надо направить всю работу на то, чтобы детей забирали в семьи.

С будущей супругой Надеждой Феодосий познакомился, когда она была волонтером в Сиверском детском доме.

— В волонтеры меня привела коллега по работе, я медсестра, — рассказывает Надежда. — Ксения была воцерковленная, а я только воцерковлялась. Меня давно интересовала тема детских домов, я училась в институте Лесгафта на отделении лечебной физкультуры. При этом понимала, что тренировать только мышцы не имеет смысла, детям необходимо духовно-нравственное воспитание. Поначалу я думала — как я могу помочь детскому дому: я ведь не спонсор, какая помощь с зарплатой медсестры? А учреж­дения эти закрытые, в них посторонних не пускают. И вдруг подруга говорит, что вступила в волонтерскую организацию. Я стала её просить, чтобы взяла меня с собой. Я пришла на собеседование, дали мне детский дом в Сиверском. Я жила в Шлиссельбурге и добиралась до него три часа. Там до нас был семинарист, а мы новоначальные. Поначалу волновались: как будем говорить с детьми о Боге, но ничего, справились. Со временем другие детские дома стали просить, чтобы у них проводили такие занятия, и возникла необходимость в кураторах. Надо было проверять работу волонтеров, чтобы человек добросовестно относился к своим обязанностям, не пропускал, давать советы при необходимости. «Детская миссия» захватила всю мою жизнь, а ведь я еще работала, надо было днем обзванивать людей. И был выбор: или пообедать, или звонить. Выбирала звонить. Но потом пришлось уйти и с работы, и из института. Иногда жалею об институте, потому что занимаюсь с детьми плаванием, знания бы пригодились.

В какой-то момент Феодосий предложил Надежде стать сотрудником «Детской миссии»:

— Каждый день начинался с того, что я звонил ей и говорил, что надо сделать, а вечером она звонила с отчетом по всем пунктам. И постепенно она стала для меня самым близким человеком. Надежда и к отцу Иоанну стала ездить, и он сыграл в нашей жизни очень большую роль: во-первых, благословил на брак, во-вторых, благословил забрать Аню, в-третьих, обвенчал нас у себя на Цветочной.

ТОЛЬКО НЕ В «ПЕНЬКИ»!

Благотворительный фонд «Детская миссия» организовал в Вырице приют «Умиление», предназначенный для семей с приемными детьми. Здесь и живет большая семья Амбарцумовых. Правда, сейчас у отца Феодосия в городе множество послушаний, поэтому он бывает в Вырице наездами.

— Господь всё устраивает: много лет назад я смотрела сюжет про 40-й детский дом, и именно тогда печалилась, что не могу ничем помочь, а в результате мы взяли из этого детдома четверых детей, — рассказывает Надежда. — В лагере «Маяк» мы познакомились с Олей Ревякиной, а через десять лет узнали, что она попала в ПНИ. Хотя она дееспособная, квартиру по окончании интерната ей не дали. Она честная, её спросили: «Ты можешь жить одна? Можешь ходить в магазин?» Она сказала: «Нет», но сейчас этому очень быстро учится. За несколько месяцев она научилась и деньги считать, и в магазин ходить, и готовить.

Когда Оля оказалась в ПНИ, на детдомовском жаргоне — «в пеньках», испытала настоящий стресс. Нашла «ВКонтакте» отца Феодосия и написала ему. Отец Фео­досий и Надежда взяли Олю на гостевую опеку. Она сдружилась с детьми, стала охотно помогать Надежде по хозяйству, и её забрали в семью.

— Наш статус — приемная семья, — объясняет Надежда. — Тревожусь за судьбу детей, когда им исполнится 18 лет. Усыновленного ребенка никто не заберет, а ребенка, находящегося под опекой, могут забрать в ПНИ. Но я смотрю — дети успешно социализируются, практически нет опасности, что комиссия признает их недееспособными.

Помимо Оли, у Амбарцумовых есть еще одна взрослая воспитанница — Тоня. Ей 21 год, она получила квартиру, но пока не готова жить одна. И хотя психиатрический диагноз у нее есть, врачи говорят, что к тридцати годам она полностью восстановится, ничем не будет отличаться от обычных взрослых людей.

— У Тони обнаружился целый «букет» различных заболеваний, но все они поддаются исцелению, мы её активно лечим: ей уже сделали две операции, предстоит ещё одна, — делится отец Феодосий.

ПОДОЙТИ К ПРЕЗИДЕНТУ

— Первой полностью в семью забрали Аню, — говорит Надежда. — Аня плохо говорила, не могла учиться в школе. Врачи утверждали даже, что она не понимает, что ей говорят. Пока не была удовлетворена потребность в безопасности, Аня действительно не понимала. Мы занимались с логопедами, с нейрофизиологами. Но говорить девочка начала, только когда научилась писать. Сейчас говорит, причем понимает юмор, какие­-то деликатные моменты. Стала писать иконы, отец Иоанн называет её «профессоршей».

Аня помнит, какая она была: мы её, когда к Причастию подносили, держали вдвоем, она вырывалась, кричала, могла сорвать очки и так далее. Поэтому она очень благодарна отцу Иоанну. Я заставляю её писать, хочу, чтобы через письменную речь развивалась устная. Переписываюсь с ней. Есть ограничения в смысле телефона, но это тоже социализация. Впрочем, Аня в основном всякие православные приложения скачивает.

Сейчас невозможно представить, что Аня когда-то была неконтактной, агрессивной. Правда, в свои пятнадцать она выглядит на десять, но охотно поддерживает беседу. Из школьных предметов, призналась, ей больше всего нравится русский язык. Любит машинки, игрушечные и настоящие. Про каждого человека спрашивает: «А он ходит в Божий храм?»

В семье Амбарцумовых в этом году появилось собственное предание — о том, как Аня пообщалась с президентом Путиным. Рождество Владимир Владимирович встречал в Спасо-Преображенском соборе, где служит отец Феодосий.

— Аня хотела подойти к президенту, а это сложно, невозможно заранее согласовать, — говорит Надежда. — Прямо на месте спросили, и Владимир Владимирович сказал, что не возражает. Она спросила: «А ты знаешь меня?» Он ответил: «Да, знаю, ты Аня». Она никого не боится — митрополита Варсонофия много раз обнимала…

— Для Ани это был в определенном смысле подвиг, — дополняет отец Феодосий. — Обычно на Рождество мы ходим к отцу Иоанну Миронову. В том храме нет ночной Литургии, а в Спасо-Преображенском — ночная, и Аня знала, что туда прибудет президент. И решила поехать и туда, и туда. После Спасо-Преображенского собора поспала часа два, и мы поехали в храм к отцу Иоанну.

СОХРАНИТЬ ДОВЕРИЕ

Сейчас в приемной семье Амбарцумовых девять человек детей. У Надежды есть помощница в Вырице, а Тоня помогает в квартире в городе: несколько детей — слабовидящие, их учительница ушла в декрет, и в Вырице им стало негде учиться. Пришлось отдать их в школу в Петербурге.

Денис учится на «отлично», правда, отец Феодосий боится, что парень загордится. А Яков вручную переписывает Псалтирь, они в компании с Денисом играют «в батюшек», делая «облачения» из подручных материалов.

В Вырице дети мало смотрят телевизор, потому что здесь много занятий и всегда есть возможность погулять.

— Я у них беру кровь, наши дети сложно себя ведут, боятся врачей, — рассказывает Надежда, — так что это большое подспорье, что я медсестра. Они говорят: «Мама лучше всех кровь берет, мама лучше всех уколы делает». Ангелина, когда мы её забирали из детского дома, по дороге начинала кричать, потому что ей казалось, что её везут к врачу. Все ходят в школу, но Геля пока на домашнем обучении. Я от нашей системы образования не в восторге, но что поделаешь. Главное — вырастить детей христианами, привести к Богу.

Ангелина любит сидеть и раскачиваться, это связано с её диагнозом. А разрешать ей это делать нельзя.

— Сидим дома, говорю: «Геля, не надо качаться. Хочешь, я тебе бутерброд сделаю?» Отвечает: «Нет, не хочу», — рассказывает отец Феодосий. — А через какое-то время: «Ой, хочу бутерброд, сделай». Я иду на кухню… и вдруг понимаю, что ей не бутерброд нужен, а чтобы я из комнаты вышел. Возвращаюсь — так и есть, сидит и раскачивается туда-сюда. Думаю: «Ах ты хитрюга!» Вот у Ани такого нет, она не хитрит.

Геля, которая раньше всех боялась, теперь с первого взгляда бросается обниматься. Любимый вопрос: «Вы молодой или старый? Молодая или старая?» Правда, мой ответ «не знаю» её полностью устроил.

— Дети с такими глубинными проблемами, что просто их не «вытащишь», — делится опытом Надежда. — Когда берешь ребенка в семью, даже если он уже большой, ведет себя как младенец. Проходит «медовый месяц», и они начинают тебя проверять, не откажешься ли ты. Когда они понимают, что с ними стабильный взрослый, у них возникает чувство безопасности, и тогда они начинают вспоминать. Слушать это иногда очень тяжело. Когда дети ссорятся, стараюсь разобраться в конфликте.

Если после шести лет детей берешь, они транслируют всё, что видели в детском возрасте. Многие из неблагополучных семей, родители пили. У нас есть мальчик Андрей, врачи говорят: нельзя сладкое, нельзя играть в футбол — удар по голове может вызвать эпилепсию, надо отобрать телефон — зрение садится. Но я телефон отобрать не могу, иначе потеряю с ним контакт. Ему исполнится восемнадцать — и он уйдет, мы потеряем с ним связь. Однажды не до конца вышел из своего аккаунта, смотрим — а там матерная группа, и он чуть ли не администратор. Попросили, чтобы он из этой группы вышел, он обещал. Запретами многого не добьешься, я стараюсь с ними сохранить связь, чтобы они мне доверяли.

Приучать к труду надо до десяти лет, и их приучить очень сложно. У детей, которые дольше восьми месяцев пробыли в сиротском учреждении, наблюдается расстройство привязанности. А они же у нас все отказники, кроме Андрея, у него родители сначала были лишены родительских прав, а потом и умерли.

Скоро в приюте «Умиление» появится православная гимназия, уже построено здание. Там будут и мастерские: дети должны получить профессию. Все приемные родители в приюте общаются друг с другом, помогают, делятся опытом. Главное, считает Надежда, — полюбить детей, принять их такими, как они есть, а не хотеть их переделать. «С ними надо дольше заниматься, необходимо терпение. Эти дети не хватают всё на лету. Моя задача как мамы — научить себя обслуживать, дать образование. Хочется еще больше взять, помочь и другим детям».